В одно прекрасное утро 1467 года в люльке для подкидышей изумленные парижане обнаружили очень странное существо.
“Это был какой-то угловатый, подвижный комочек, втиснутый в холщовый мешок, помеченный инициалами Гильома Шартье, бывшего в то время парижским епископом. Из мешка торчала голова. Голова эта была безобразна. Особенно обращали на себя внимание копна рыжих волос, один глаз, рот и зубы. Из глаза текли слезы, рот орал, зубы, казалось, вот-вот в кого-нибудь вонзятся, а все тело извивалось в мешке к великому удивлению толпы, которая все росла и росла.”
Добрые горожане конечно тут же решили, что перед ними- бесовское отродье, которое неплохо бы сжечь на костре. А и в самом деле, появление таких уродцев-всегда худое знамение. И не известно, до чего бы додумались еще добропорядочные миряне, но в дело вмешался молодой священник, забравший ребенка себе на воспитание. Так началась трагичная история жизни уродливого звонаря с огромным сердцем.
Он растет в соборе и срастается, сживается с ним. Обожает его колокола, зовет их по именам, разговаривает со статуями каменных горгулий, да и сам уже кажется одной из них:
“Между этим существом и зданием, несомненно, была какая-то таинственная предопределенная гармония. Когда, еще совсем крошкой. Квазимодо с мучительными усилиями, вприскочку пробирался под мрачными сводами, он, с его человечьей головой и звериным туловищем, казался пресмыкающимся, естественно возникшим среди сырых и сумрачных плит, на которые тень романских капителей отбрасывала причудливые узоры”.
Казалось бы, при такой безрадостной жизни человек неминуемо оскотинивается, становится зверем… Но это совсем не тот случай. Когда-то на уроках литературы нам рассказывали о главном испытании героев классики – испытании любовью. Так вот Квазимодо с честью это испытание выдержал. Именно этот урод, презираемый и гонимый горожанами, вызывающий жалость с оттенком брезгливости даже у собственного воспитателя, именно он в итоге оказался самым преданным и самым любящим (наряду с Эсмеральдой) человеком во всей этой истории.
Озлобленный на горожан, он был безгранично предан Клоду Фролло за простое человеческое участие. Это было даже не сыновья любовь, а собачья преданность.
“Ничто на свете не могло сравниться с властью архидьякона над звонарем и привязанностью звонаря к архидьякону. По одному знаку Клода, из одного желания доставить ему удовольствие. Квазимодо готов был ринуться вниз головой с высоких башен собора. Казалось странным, что физическая сила Квазимодо, достигшая необычайного развития, слепо подчинена другому человеку. В этом сказывались не только сыновняя привязанность и преданность слуги господину, но и непреодолимое влияние более сильного ума”.
Бескорыстие, умение отдаваться кому-то от всего сердца, верность и преданность, способность испытывать благодарность – все это делает “демона Квазимодо” человечнее любого добропорядочного парижанина, будь он хоть самым ревностным и благочестивым католиком. Потому, что человечность – любовь к ближнему. А любовь к ближнему – это не про то, сколько ты знаешь наизусть молитв, и не про то, как часто снисходишь, чтобы подать кому-то милостыню. Это про способность видеть в другом человека. Про настоящее, а не показное сострадание, про “живот положить за други своя” в конце-концов. И есть ли вина бедного горбуна, что пришлось испытать в жизни столько ненависти?
Когда Эсмеральда пожалела его, и напоила водой во время истязания кнутом, то Квазимодо был поражен ее красотой. Не внешней красотой, нет… Внутренним светом, красотой и благородством ее души. Ведь именно за попытку ее похищения горбун был распят на колесе и бит. Любая другая на ее месте еще бы и позлорадствовала над незадачливым похитителем, а эта сжалилась и дала напиться. Не испугалась, не разозлилась, увидев его, но просто выполнила его просьбу. Именно за это Квазимодо ее и полюбил. За милосердие. Уже позже он скажет ей:
“– … Вы спрашиваете, зачем я вас спас? Вы позабыли того несчастного, который однажды ночью пытался похитить вас, того несчастного, к которому вы назавтра пришли на помощь, когда он стоял у гнусного позорного столба. За эту каплю воды, за эту каплю жалости я могу заплатить лишь всей своей жизнью. Вы позабыли этого беднягу, но он помнит вас!”
Из всех мужчин, чья судьба переплелась в тугой узел с судьбой Эсмеральды, именно Квазимодо постоянно пытался ее спасти. Ни ее так называемый муж Пьер Гренгуар, которого волновало что угодно, только не девушка, вызволившая его из беды. Ни обезумевший в своей одержимости Клод Фролло, который причинил ей столько зла под девизом “это все потому, что я тебя очень люблю”. И уж тем более не солдафон Феб де Шатопер, которому было на судьбу красавицы откровенно наплевать. Никто из этих вполне благополучных , уважаемых, а местами даже умных людей и не подумал что любовь – это когда пытаешься сделать все для счастья любимого человека. Конечно, если считать, что хотя бы архидьякон ее любил…
И лишь “уродливый тугодум” Квазимодо делал для прекрасной цыганки то, что делает любящий мужчина для своей любимой: он ее защищал, он делился ней всем, что имеет, пытался исполнять ее желания, радовать…
“Однажды утром, проснувшись, она нашла у себя на окне два сосуда с цветами. Один из них представлял собой красивую хрустальную вазу, но с трещиной. Налитая в вазу вода вытекла, и цветы увяли. В другом, глиняном грубом горшке, полном воды, цветы были свежи и ярки.”
Эта своеобразная аллегория очень точно отражает то, что мы порой встречаем в жизни: внешность обманчива. Далеко не каждый красавец-принц и рыцарь, и далеко не каждый квазимодо – чудовище. За грубой и отталкивающей внешностью звонаря была спрятана прекрасная и чистая душа. За выдающимся фасадом капитана королевских стрелков – не менее выдающееся ничто. Нравственное и умственное убожество.
Когда Квазимодо понимает, что это Клод выдал Эсмеральду властям, и потому повинен в ее гибели, он сталкивает его с крыши, а сам исчез из собора. Звонарь похоронил все, что ему было дорого, и отрекся от всего, что его в этой жизни держало. Куда же он пропал?
“Спустя полтора или два года после событий, завершивших эту историю, когда в склеп Монфокона пришли за трупом повешенного два дня назад Оливье ле Дена, которому Карл VIII даровал милость быть погребенным в Сен-Лоране, в более достойном обществе, то среди отвратительных человеческих остовов нашли два скелета, из которых один, казалось, сжимал другой в своих объятиях. Один скелет был женский, сохранивший на себе еще кое-какие обрывки некогда белой одежды и ожерелье вокруг шеи из зерен лавра, с небольшой шелковой ладанкой, украшенной зелеными бусинками, открытой и пустой Эти предметы представляли по-видимому такую незначительную ценность, что даже палач не польстился на них. Другой скелет, крепко обнимавший первый, был скелет мужчины. Заметили, что спинной хребет его был искривлен, голова глубоко сидела между лопаток, одна нога была короче другой. Но его шейные позвонки оказались целыми, из чего явствовало, что он не был повешен. Следовательно, человек этот пришел сюда сам и здесь умер. Когда его захотели отделить от скелета, который он обнимал, он рассыпался прахом.”
Вот так и закончил свою жизнь звонарь собора, которому не повезло родиться с душой настоящего человека и телом горгульи И, ведь, что интересно. Если вчитаться в текст, становится очевидно, что в описании своих персонажей Гюго смело смешивает трагическое и комическое. Так вот Квазимодо у него в самых комических ситуациях трагичен. А , например, Клод даже в самых трагических ситуациях бывает смешон. Почему? Кто знает…